Межконфессиональный форум. Вопросы разным религиям. Диалог религий. Смысл жизни. Добро и зло. Бог.

(В продолжение моему предыдущему посту)

         Позднейшие привнесения. — Все фокусы с пророчествами и чудесами, гнев, накликивание суда на головы грешников, — все это отвратительные искажения (например, от Марка, 6,11: «И если кто не примет вас… Истинно говорю вам: отраднее будет Содому и Гоморре в день суда…» и т.д..) История со смоковницей (От Матфея, 21, 18): Когда же поутру возвращался он в город, то взалкал. И увидев при дороге смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя, одни только листья, говорит ей: «Да не будет отныне и впредь от тебя плода никакого!» И смоковница тотчас же засохла.

         Совершенно абсурдным образом сюда же примешано учение о награде и наказании — и этим все испорчено.
         Точно также практика первой ecclesia militans1 апостола Павла и все его поведение совершенно ошибочным образом изображены как предписанные, как предустановленные заранее.
         Возвеличение задним числом действительной жизни и проповедей первых христиан: словно это все так было предписано… и лишь исполнялось…
         А уж тем паче осуществление предсказаний: чего только тут не фальсифицировали и не подделали ради этого!

         Иисус противопоставил действительную жизнь, жизнь в истине, — тогдашней обычной жизни: ничто так не чуждо ему, как неуклюжая бессмыслица «увековеченного Петра», вообще пребывания в вечности всех персонажей этой истории. Он ведь борется как раз с выпячиванием и зазнайством «личности» — так с какой же стати он будет желать ее увековечить?
         Точно так же борется он и против иерархии внутри общины; не сулит никому вознаграждения в соответствии с его «вкладом» — как же, в таком случае, мог он полагать награду и наказание в потустороннем мире!

         Христианство — это наивный придаток к буддийскому движению за мир, возникший прямо из горнила вражды… но перетолкованный Павлом в языческое учение о мистерии, которое в итоге научается ладить со всей государственной организацией… и ведет войны, приговаривает, пытает, клянется, ненавидит.
         Павел исходит из потребности несметной, религиозно-возбужденной массы в мистерии — он ищет жертву, кровавую фантасмагорию, которая могла бы выдержать конкуренцию с картинами местного тайного культа: бог на кресте, испитие крови, unio mystica1 с «жертвой».
         Он пытается привести продолжение существования (блаженное, безгреховное дальнейшее существование отдельной души как ее воскрешение из мертвых) в каузальную связь с жертвой (по образцу Диониса, Митры, Осириса).
         Ему необходимо выдвинуть на первый план понятия вины и кары, то есть не новую жизненную практику (как являл и проповедывал ее сам Иисус), но новый культ, новую веру в превращение, равносильное чуду (в «спасение» через веру).
         Он распознал великую потребность языческого мира и, дав совершенно произвольную подборку фактов жизни и смерти Христа, переставив акценты, повсюду сместив центр тяжести… он исконное христианство по сути аннулировал…
         В итоге покушение на священников и теологов вылилось благодаря Павлу в новое священничество и в новую теологию — в господствующее сословие, а также и в церковь.
         Покушение на непомерное зазнайство «личности» обернулось в итоге верой в «вечную личность» (заботой о «вечном спасении»…), парадоксальнейшим перегибом личностного эгоизма.
         В том-то и юмор всего этого дела, трагический юмор: Павел с неимоверным размахом снова нагромоздил то, что Христос своей жизнью аннулировал. И наконец, когда церковь готова, она берет под свое покровительство даже существование государства…

         Церковь являет собой именно то, против чего проповедовал Иисус — и против чего он наставлял бороться своих учеников.

         Никакой бог не умер за наши грехи; никакого спасения в вере; никакого воскрешения после смерти — это все подлоги и фальсификации того «истинного» христианства, ответственность за которые следует возложить на неисправимого упрямца [Павла].
         Образцовая жизнь заключается в любви и смирении; в полноте сердца, которая не отталкивает и самого последнего человека; в безусловном и полном отказе от желания настоять на своей правоте, от защиты, от победы в смысле личного триумфа; в вере в блаженство здесь, на земле, вопреки беде, сопротивлению и смерти; в примирительности, в отсутствии гнева, презрения; в неискательстве награды; в несвязывании никого признательностью; изощреннейшее духовно-умственное бессеребренничество; очень гордая жизнь, подчиненная воле к жизни бедной, жизни-служению.
         После того, как церковь отреклась от всей христианской практики и совершенно недвусмысленно санкционировала жизнь в государстве, то есть именно тот образ жизни, против которого Иисус боролся, который он осуждал, ей пришлось вложить смысл христианства куда-то еще: в веру в неправдоподобные вещи, в церемониал молитвы, в поклонение, праздники и т.д. Понятия «грех», «прощение», «наказание», «воздаяние»,— в первохристианстве совершенно несущественные, почти исключенные из обихода, выходят теперь на первый план. Жуткая мешанина из греческой философии и иудейства; аскетизм; беспрерывные судилища и осуждения; иерархия рангов.

         Христианство с самого начала все символическое променяло на примитив:
         1. Антитезу «истинная жизнь» — «ложная жизнь» превратно истолковала как противопоставление «посюсторонняя жизнь» и «потусторонняя жизнь»;
         2. Понятие «вечная жизнь», противопоставляемое бренности личной жизни, переделали в «личное бессмертие»;
         3. Побратание по еврейско-арабской традиции через благодать совместной трапезы, еды и питья, стало «таинством причастия»;
         4. «Воскресение» — как вхождение в «истинную жизнь», как «новое рождение» — отсюда: условность истории, наступающая когда-то после смерти;
         5. Учение о сыне человеческом как «сыне божьем», жизненные связи между человеком и богом — отсюда: «вторая ипостась божья» — устранено как раз сыновнее отношение всякого человека, даже самого распоследнего, к богу;
         6. Спасение через веру, то есть то, что нет иного пути к сыновству у бога, кроме той жизненной практики, которой обучал Иисус,— перетолковано в веру, согласно которой надобно верить в чудесное искупление грехов, не самим человеком добытое, а смертью Христа подстроенное и обеспеченное: благодаря чему пришлось по-новому истолковать и образ «распятого Христа». Эта его смерть сама по себе отнюдь не была главным событием, … это был просто еще один знак, как надо вести себя с мирскими властями и законами — не противиться… В этом и был пример.

         К психологии Павла. Факт — это смерть Иисуса. Остается его истолковать… Что истолкование может быть как истинным, так и ложным, подобным людям даже в голову не приходит: просто в один прекрасный день их осеняет идея — «эта смерть могла означать то-то и то-то» — и в ту же секунду она для них именно это и означает! Доказательством же гипотезы служит тот порыв одухотворения, которым она наделяет своего создателя.
         «Доказательство силы»: то бишь мысль доказывается своим воздействием,— («по испугу его», как наивно говорит Библия); что вдохновляет — должно быть истинным; за что проливаешь кровь — должно быть истинным.
         Здесь происходит всегда одно и то же: внезапное чувство могущества, которое пробуждает в человеке осенившая его мысль, приписывается этой мысли как ее качество — а поскольку иного способа почтить мысль, кроме как поименовав ее истинной, люди обычно не знают, то первым же определением, которое она получает в знак отличия, оказывается слово истинная… Иначе разве могла бы она так подействовать? Мысль внушена нам некой силой — будь она неправдой, она бы не могла так подействовать… То есть мысль воспринимается как вдохновение извне, а воздействие, которое она оказывает, несет в себе что-то от неодолимости демонического влияния.
         Получается, что мысль, которой этакий декадент не в силах оказать сопротивление, которой он полностью подпадает, тем самым «доказана» как истинная!!!

«Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей» © Ницше